Трансцендентальная Медитация
“Если будет хоть один вопрос о кино, он встанет и уйдет, – предупредила пресс-атташе Линча. – Он приехал в Москву как художник и хочет разговаривать только об этом”. Еще он приехал к нам как автор книги о своих медитативных практиках “Поймать большую рыбу”, но публика конечно же встречает его как любимого режиссера. И встречает настолько бурно, что уже на второй день пребывания в Москве принимающая сторона всерьез задумалась об охране.
Линчемания, охватившая Россию пятнадцать лет назад – после первой демонстрации сериала “Твин Пикс” по телевизору, за эти годы успела из увлечения перерасти в любовь… А на некоторые вопросы обозревателя “Известий”, связанные с кино, Линч все же ответил. Хотя действительно предпочитал говорить о медитации и о живописи.
В детстве и в юности вы занимались живописью, почему потом переключились на кино?
Дэвид Линч: Это старая история. Я был у себя в студии, в Пенсильвании, заканчивал картину “Сад ночью” – всю в темных тонах, с едва проступающим зеленым цветом. В какой-то момент я посмотрел на нее и почувствовал, как оттуда, из этого сада, повеяло воздухом. Буквально услышал шум ветра и увидел, как колышется зелень. “О, это движущееся изображение!” – сказал я себе, и это открыло дверь ко всему тому, что последовало потом.
Хотя вы разделяете вашу живопись и ваши фильмы, в них масса пересечений. Например, частым персонажем картин является некий Боб. Но Боб – это и герой “Твин Пикса”. Убийца, субстанция зла.
Дэвид Линч: Мне просто нравится имя Боб. Боб из моих картин и Боб из “Твин Пикса” – это совершенно разные существа. Между ними нет ничего общего.
Когда главный герой “Твин Пикса” агент Купер стоит на голове – это для него своего рода медитация?
Дэвид Линч: Нет. У людей очень странные представления о медитации. Некоторые говорят: “Моя медитация – это лежать под солнцем на пляже”. Другие: “Моя медитация – бег трусцой в парке”. А на самом деле медитация должна уводить с поверхности жизни в ее глубины, в бездонные слои подсознания. Вы подключаетесь к единому полю вселенского опыта. И, практикуя медитацию, вы совершенствуетесь, поскольку берете с собой частицы этого опыта. Вы раскрываете свой потенциал.
Когда вы сами начали практиковать медитацию? Что послужило толчком?
Дэвид Линч: Начал 1 июля 1973 года – прекрасным калифорнийским утром. А толчком послужили две вещи. Первое – я случайно услышал фразу: “Настоящее счастье – не где-то вовне. Оно внутри”. Я подумал: что-то в этом есть. Но фраза совершенно не проясняла, что такое “внутри” и как туда добраться. Я тогда готовился к съемкам своего первого фильма – “Голова-ластик”, и вроде все шло отлично. Мне казалось, что я в этот момент должен быть счастливейшим человеком на земле, но, прислушиваясь к себе, понимал, что это не так. И тогда я подумал: “А может, медитация – способ заглянуть внутрь и найти это счастье?” Я стал собирать материалы о разных способах медитации – прочел то, это… Но все не мог ни на чем остановиться. И вот однажды позвонила сестра и сказала, что занялась трансцендентальной медитацией. Мне понравилась информация, которую она мне сообщила, но главное – те изменения в ее голосе, которые я услышал. Я почувствовал в ее голосе счастье и веру в себя, которых раньше в ней не наблюдал. И я понял: это, видимо, то, что мне нужно.
В “Человеке-слоне”, “Синем бархате”, “Дюне”, “Твин Пиксе”, “Диких сердцем” были внятные, увлекательные сюжеты. В ваших последних работах – в “Малхолланд драйве” и особенно во “Внутренней империи” – сюжет уже прослеживается с трудом. Не есть ли это влияние ваших медитативных практик?
Дэвид Линч: Нет, это связано исключительно с идеями того или иного фильма. До “Малхолланд драйва” я снял “Straight Story”, и она исключительно straight. Во “Внутренней империи” идеи одни, в “Диких сердцем” – другие. Я всегда говорю: все начинается с идеи. Почему я влюбляюсь в некоторые идеи – я не знаю. Творчество – это терапия. И это грандиозный опыт.
Но, насколько я слышала, вы однажды решили пройти и курс традиционной психотерапии…
Дэвид Линч: Да, в какой-то момент мне показалось, что я по жизни начал ходить кругами. Я подумал: может, стоить сходить к психотерапевту? И пошел. Очень приятный оказался человек, и, перед тем как усесться перед ним, я спросил: “А может так случиться, что эти наши сеансы каким-то образом повлияют на мою способность к творчеству?” Он ответил: “Дэвид, буду честен с тобой: да, может”. Я сказал “спасибо”, раскланялся и ушел. Медитация в этом смысле гораздо продуктивнее и безопаснее – она погружает вас в океан креативности. Она питает работу, помогает ей. Помогает радоваться творчеству и черпать для него энергию.
Ваш отец – ученый. Это как-то повлияло на вас?
Дэвид Линч: Да. Я начал размышлять о феномене органики. Мой отец был в группе, которая занималась экспериментами, связанными с лесом. Они изучали насекомых, болезни, эрозию, пространство между деревьями, и я думаю, все это – деревья, земля, насекомые – оказало сильное воздействие на меня.
Ваши первые воспоминания?
Дэвид Линч: Мы сидим в луже с моим другом. Очень жарко. Ну, это не совсем лужа – это такой крошечный бассейн, который выкопали мои родители. Мы сидим по шею в теплой, довольно грязной воде, и я ощущаю себя в абсолютном раю.
Вам было года два?
Дэвид Линч: Думаю, да.
Я слышала, что ваш первый визит в Европу оказался очень непродолжительным.
Дэвид Линч: Я собирался поехать в Европу года на три заняться живописью. Но вернулся через 15 дней. Сначала я прибыл в австрийский Зальцбург, и так все там оказалось чистенько, пригоже, что я просто не смог этого перенести! Потом я отправился в Грецию, потому что туда должна была прилететь моя приятельница. Но я уехал из Афин, прежде чем она там появилась, и отправился в Париж. Лучшей частью этого путешествия была поездка на “Восточном экспрессе” – люди, с которыми я там повстречался.
Но сейчас очевидна ваша связь с Францией. С французской культурой, французским кино, французским языком…
Дэвид Линч: Каждая страна любит искусство. Но во Франции больше других его защищают. То, в каких категориях они думают о кино, очень мне близко. А способ мышления больших голливудских студий мне глубоко чужд. Поэтому я счастлив, работая с французскими продюсерами.
Ваше отношение к визуальным эффектам в кинематографе?
Дэвид Линч: Это красиво. Спецэффекты развивают технологии и приближают нас к тому моменту, когда уже не остается зазора между замыслом и реализацией: ты что-то придумал и тут же можешь воплотить.
Кто из художников и режиссеров вам близок?
Дэвид Линч: Я люблю Фрэнсиса Бэкона. В мире кино – Бергмана, Феллини, Кубрика, Хичкока, Жака Тати. Мне нравится многое в архитектуре, многое в музыке – мне вообще очень многое нравится. Но мое главное вдохновение – это город Филадельфия, где я прожил пять лет. Город сам по себе, его настроение.
Правда, что ваш дед – финн? А русские корни случайно не прослеживаются?
Дэвид Линч: Правда. Но про русские корни мне ничего не известно.
Вы однажды сказали: “Людям трудно поверить в отсутствие смысла жизни…”
Дэвид Линч: Вы хотите спросить меня, в чем смысл жизни?
Я хотела спросить, верите ли вы в его присутствие.
Дэвид Линч: Абсолютно. И у человека есть потенциал, чтобы это постичь, – озарение.
У вас есть сейчас идеи, связанные с кино?
Дэвид Линч: Ни одной.
